Difendi questa umanità Anche restasse un solo uomo
Она хотела поговорить.
Достучаться, выяснить, что произошло, понять.
Но ведь неважно, как они к этому пришли, важно, к чему пришли.
И она решила ему написать. Простое письмо, как когда-то, возможно, каждая Татьяна писала своему Онегину.
Только на этот раз Татьяна разозлилась. Очень сильно разозлилась.
Слова появлялись сами собой, а клубок ненависти в душе постепенно распутывался.
"Дорогой С.,
Помнится, мы с Вами были знакомы.
Осмелюсь даже заметить, что в Вашем обществе мне было хорошо.
Я много думала над тем, что произошло.
Как мы дошли до такого? Что будет дальше?
Не знаю. Не знаю и того, интересны ли эти вопросы Вам.
Признаться, меня крайне удивляет тот факт, что Вы продолжаете со мной здороваться.
Какой резон?
Из вежливости?
Из чувства вины?
Полно, сударь, меня печалит Ваша улыбка.
Для чего Вы садитесь рядом и молчите?
Мы теперь с Вами, как видите, - люди чужие.
Я совершенно не понимаю Вашего холода.
Уж не сотворила ли я чего дурного?
Уж не стали ли Вы, будучи настолько чутким человеком, искать подтекст в каждом моём шаге?
Если да, то я от всей души жалею Вас.
Поверьте, я не наивна. Всё сострадание и вся помощь, которую я Вам оказывала, шли от самого сердца.
Но если Вы отказываетесь считать меня хотя бы другом...
В таком случае, не смею навязывать своё скучное общество.
Да и мне, право, не хочется любить человека, который никогда не думает о тех, кому дорог он сам.
Как должен измельчать душой человек, чтобы перестать ценить других людей? Как можно низко пасть, играя с чьими-либо чувствами?
Расскажете? Вам лучше знать.
В любом случае, не тревожьтесь и не расстраивайтесь от совершённого.
Спешу уверить: Вы мне отвратительны.
Искренне не Ваша,
А."
Достучаться, выяснить, что произошло, понять.
Но ведь неважно, как они к этому пришли, важно, к чему пришли.
И она решила ему написать. Простое письмо, как когда-то, возможно, каждая Татьяна писала своему Онегину.
Только на этот раз Татьяна разозлилась. Очень сильно разозлилась.
Слова появлялись сами собой, а клубок ненависти в душе постепенно распутывался.
"Дорогой С.,
Помнится, мы с Вами были знакомы.
Осмелюсь даже заметить, что в Вашем обществе мне было хорошо.
Я много думала над тем, что произошло.
Как мы дошли до такого? Что будет дальше?
Не знаю. Не знаю и того, интересны ли эти вопросы Вам.
Признаться, меня крайне удивляет тот факт, что Вы продолжаете со мной здороваться.
Какой резон?
Из вежливости?
Из чувства вины?
Полно, сударь, меня печалит Ваша улыбка.
Для чего Вы садитесь рядом и молчите?
Мы теперь с Вами, как видите, - люди чужие.
Я совершенно не понимаю Вашего холода.
Уж не сотворила ли я чего дурного?
Уж не стали ли Вы, будучи настолько чутким человеком, искать подтекст в каждом моём шаге?
Если да, то я от всей души жалею Вас.
Поверьте, я не наивна. Всё сострадание и вся помощь, которую я Вам оказывала, шли от самого сердца.
Но если Вы отказываетесь считать меня хотя бы другом...
В таком случае, не смею навязывать своё скучное общество.
Да и мне, право, не хочется любить человека, который никогда не думает о тех, кому дорог он сам.
Как должен измельчать душой человек, чтобы перестать ценить других людей? Как можно низко пасть, играя с чьими-либо чувствами?
Расскажете? Вам лучше знать.
В любом случае, не тревожьтесь и не расстраивайтесь от совершённого.
Спешу уверить: Вы мне отвратительны.
Искренне не Ваша,
А."